Хиллман стоял у раскрытой двери кабинета и наблюдал за ним, пока лейтенант не пересек холл и не покинул дом. Только тогда он вернулся в комнату и подошел к стене с фотоснимками.

— Что такое?! — воскликнул он. — Кто-то снял фотографию Дика!

— Ее снял я. Нужно было показать кое-кому.

Я вынул снимок из кармана. Хиллман почти выхватил его у меня.

— Вы не имели права! И вообще, что вы хотите сделать с Диком?

— Добиться правды. О нем.

— Правды? Какой? Славный молодой человек, и только.

— Надеюсь.

— Давайте считать, что вы успешно выполнили все, для чего я вас нанимал. Не хочу показаться неблагодарным и хорошо заплачу вам. Но я не поручал вам расследовать эти убийства.

— Иными словами, если я все-таки не брошу расследование, вы ничего мне не заплатите?

— Разве я так сказал?

— Этого и не требовалось говорить.

Хиллман оперся на стол обеими руками и с мрачным выражением на лице наклонился ко мне:

— Где вы научились подобным тоном разговаривать со старшими?

— «Старшие» — это кто? Люди с толстым кошельком?

— Предположим.

— Хорошо, я скажу то, что вам давно бы пора услышать. Вы откровенно попираете все и всякие законы, но учтите: рано или поздно это может кончиться для вас плохо.

Хиллман иронически сощурился:

— Да? А ведь я могу купить и вас и Бастиана.

— Если только мы продаемся.

Хиллман подскочил ко мне со сжатыми кулаками, но я продолжал спокойно сидеть. Он отошел, потом снова вернулся.

— Вы считаете, что убийство совершил я?

— Мне не положено заниматься догадками. Однако нож у Боткина купили вы.

— Откуда такая уверенность?

— Я разговаривал с ним.

— Между тем я плачу вам вовсе не за то, чтобы вы собирали улики против меня.

— Да забудьте вы хоть на время о деньгах! — устало попросил я. — Давайте поговорим просто, как два обыкновенных человека, оказавшихся в трудном положении.

Хиллман несколько мгновений размышлял, потом нехотя ответил:

— Ну, ваше-то положение нельзя и сравнивать с моим.

— Вот и рассказывайте, если, конечно, убийства совершили не вы, в противном случае вам следует говорить со своим адвокатом, и только с ним.

— Никого я не убивал. — Хиллман уселся напротив меня, положил руки на стол и слегка наклонился в мою сторону. — Да, нож купил я, но признаваться в этом не намерен. Придется заставить Боткина изменить свои показания.

— Как?

— Его магазин не приносит дохода. Уж я-то знаю, такой же магазин в свое время держал мой отец в южной части Бостона. Я дам Боткину достаточную сумму, чтобы он мог бежать в Мексику.

Я не раз сталкивался с подобными фактами, но даже меня поразил холодный цинизм, с каким Хиллман делился своим замыслом.

— Советую выбросить из головы эту мысль, мистер Хиллман. Вы по-прежнему хотите противопоставить себя закону, а я уже говорил, что это приведет вас к гибели.

— Я уже погиб, — с неожиданным спокойствием ответил Хиллман.

— Что вы сделали с ножом? Отдали Дику Леандро?

— Нет.

— Тому?

— Не только отдал, — глухим голосом подтвердил Хиллман, — но в разговоре с Боткиным упомянул, что покупаю нож для подарка Тому. Бастиан, наверно, и об этом пронюхал, только помалкивает до поры до времени.

— Вполне возможно. Однако мы не можем утверждать, что Том убил родителей. У него не было никаких оснований убивать свою мать.

— А Тому и не нужно никаких оснований. Вы просто его не знаете.

— Вы уже не первый раз делаете какие-то странные намеки, но не хотите рассказать подробнее.

— Подробности не слишком приятные.

— Вот и сегодня вы упоминали о какой-то попытке убийства.

— Это вырвалось у меня случайно.

— Кто кого хотел убить и почему?

— Том грозил Элейн заряженным револьвером, и вовсе не в шутку.

— Это то, что произошло в воскресенье утром и о чем вы все время умалчивали?

Хиллман кивнул.

— Я вошел в комнату Тома и увидел, что он держит револьвер у виска Элейн, а она стоит на коленях и умоляет о пощаде. Именно умоляет.

— Он объяснил что-нибудь?

— Ничего. Просто отдал револьвер, и все.

— А жена?

— Жена говорила, что Том пригрозил убить ее, если она не оставит его в покое. Она зашла к нему предложить поесть, и у него, как обычно, немедленно начался припадок молчаливой ярости.

— Вы обращались к невропатологу?

— Нет. Есть вещи, которые не следует выносить из семьи.

— Все зависит от семьи.

— Я опасался, что его не примут в «Забытую лагуну», если станет известно, что с ним случаются приступы буйства.

— Ну и не приняли бы. Не такая уж трагедия.

— Да, но ведь я должен был что-то делать с ним! Что, по-вашему, я должен делать…

— Обращайтесь за советами не ко мне, а к юристам и невропатологам.

— К юристам?! Вы предполагаете, что это Том убил обоих?

— Не забегайте вперед, мистер Хиллман. Никакие обвинения Тому пока не предъявлены.

— Ну будут предъявлены! — с фаталистической убежденностью воскликнул Хиллман.

— Возможно, но давайте порассуждаем. Единственной уликой против него может служить нож, да и то, уликой сомнительной, если вдуматься. Он, конечно, не взял его с собой в «Забытую лагуну»?

— Не знаю. Я его не обыскивал.

— Готов поручиться, что это сделали в школе.

Хиллман тряхнул головой:

— Ну, хорошо, Арчер, вы правы — Том не взял с собой нож. Помню, позже, в тот же день я видел его дома.

— Где?

— У него в комнате, в одном из ящиков комода.

— И вы его не спрятали?

— А почему я должен был его прятать?

— Значит, любой, кто бывает у вас, мог взять его?

— Мог. Не исключая и Тома. Для него не составило бы никакого труда пробраться в дом после бегства из школы.

— То же самое относится и к Дику Леандро. Ему и не надо пробираться в дом, он бывает здесь очень часто и в любое время, не так ли?

— Может быть. Но это еще ничего не доказывает.

— Правильно. Однако, если сопоставить этот факт с вчерашним появлением Дика в «Барселоне», то невольно начинаешь думать о нем. А в общем, уравнение со многими неизвестными.

— Во всяком случае, Дик не относится к этим «неизвестным», — поспешно возразил Хиллман.

— Не слишком ли рьяно вы встаете на его защиту?

— Я люблю Дика. А почему бы и нет? Он, в сущности, член нашей семьи.

Кстати, он собирался заглянуть к нам сегодня вечером, хотел о чем-то посоветоваться. — Хиллман взглянул на часы. — Но теперь уже слишком поздно, двенадцатый час ночи.

— Попросите его приехать.

— Не сегодня. С меня хватит на сегодня. Да и выгляжу я неважно.

Хиллман искоса взглянул на меня, видимо, сообразив, что нечаянно обнажил свою подлинную натуру — натуру тщеславного человека, который даже в такие минуты озабочен тем, как он выглядит, натуру человека, постоянно живущего под маской.

— У нас не будет другого времени, — твердо заявил я. — Утром на пороге вашего дома могут появиться Бастиан, шериф и, возможно, прокурор. И вам не отделаться от них простыми отрицаниями относительно покупки ножа.

— Вы действительно считаете, что нож взял Дик?

— По-моему, против него возникают более серьезные подозрения, чем против Тома.

Хиллман тяжело поднялся и подошел к телефону на письменном столе.

— Только не говорите, зачем приглашаете его. Он может струсить и скрыться.

Хиллман набрал номер Леандро, немного подождал и, когда ему ответили, бодро заговорил в трубку:

— Дик? Ты сказал Элейн, что намерен заскочить к нам сегодня вечером.

Тебя ждать?… Знаю, что поздно… Ты не очень хорошо себя чувствуешь?

Жаль… А в чем дело?.. Жаль, жаль… А может, все же приедешь? Сегодня вернулся Том. Он захочет встретиться с тобой, да и я с удовольствием повидал бы тебя… Конечно, можно… Вот и хорошо. Буду ждать… — Хиллман положил трубку.

— Что с ним?

— Говорит, неважно себя чувствует.

— Болен?

— Депрессия. Но он сразу ободрился, когда я сказал, что Том вернулся.